Танцующая с Ауте - Страница 122

122

Раниэль-Атеро достаточно долго был рядом с моей мамой, чтобы не предлагать помощь. Умный Древний. Вздумай он играть в галантность, мог бы оказаться с расцарапанным лицом, в результате чего я, скорее всего, была бы размазана по полу. Вот будь тут Аррек, он бы непременно начал изображать из себя благородного рыцаря, протягивать руку, а то и вовсе предлагать себя в качестве средства передвижения. С другой стороны, от Аррека я уже не восприняла бы подобное как оскорбление. Ауте знает почему.

Хочу, чтобы он был здесь. Сейчас. Со мной. Это желание столь неожиданно и нелогично, что на мгновение замираю, пытаясь разобраться, в чём тут дело. Мне ведь вовсе не нравится Аррек, мне в нём не нравится ничего, кроме великолепного тела. И помощи от него в такой ситуации кот наплакал. И совершенно нечего человеку делать у смертного одра той, которую эль-ин приравнивают к богам.

Дивлюсь собственной нерациональности и тут же выбрасываю её из головы. Раниэль-Атеро откидывает занавес и отступает, придерживая вход открытым для меня. Судорожно сглатываю неизвестно откуда возникший в горле ком и вступаю в комнату.

Мы опоздали.

Полумрак окутывает всё милосердной дымкой, дымка похожа на какой-то потусторонний отсвет. Кто-то очень старался очистить ментальное пространство от любого тягостного «мусора», но всё-таки что-то такое в воздухе ощущается. Тяжесть. Неизбежность. Недоверие и, как ни странно, облегчение. Хозяйка этого онн рада была расстаться с жизнью, и преданный дом готовится следовать за ней в Вечность. Они оба так устали…

Мои ноги вдруг утратили гибкость, тело движется вперёд неравномерными толчками. Видение исказилось. Окружающее кажется каким-то далёким, точно я смотрю на картину, на изображение, не имеющее ничего общего с реальностью. Слышу чуть хриплое, прерывистое дыхание и с удивлением понимаю, что это мои собственные судорожные вдохи.

У дальней стены, окружённая тлеющими палочками изысканных благовоний и призрачным трепетом световых бликов, стоит кровать. Хотя правильнее будет назвать это ложем — слишком оно монументально. Чёрный шёлк покрывал втягивает и без того скудное освещение, заставляя угол казаться чёрной дырой, поглощающей всё, до чего может дотянуться.

Ну и ассоциации мне в голову приходят. Диагностично, правда?

Мы опоздали.

Это стало ясно, едва я ступила в комнату, но лишь сейчас я поняла это со всей отчётливостью.

* * *

Медитативный вздох. На негнущихся ногах приближаюсь к ложу.

Запах. Белоснежные цветы горной ночи, обманчивая невзрачность, прячущая пугающие в своей бесконечности глубины.

Чернота её кожи сливается с угольно-чёрными простынями, так что не сразу понимаешь, насколько хрупка затерянная в складках шёлка фигура, насколько она исхудала, насколько далеко от жизни успела уйти обладательница некогда сильного и лучащегося здоровьем тела. С туауте всегда так: однажды утром, вроде бы ничем не отличающимся от других, ты вдруг чувствуешь — всё. Отгорела. Отмучалась. Сил больше нет. После этого близким остаётся лишь бессильно смотреть, как остывают угли, медленно и мучительно.

На фоне этой полночной темноты особенно ярко полыхает золотое зарево: точно отрицая смерть и слабость, её волосы непослушным живым каскадом разбегаются по простыням, окутывают тающее болью тело, мерцают собственным, непонятно откуда взявшимся светом. Яростно-золотые волосы, краса и гордость хрупкой, невзрачной Хранительницы, знаменитый на весь Эль-онн Золотой Плащ Эвруору.

Комок в горле становится рельефным и осязаемым, к глазам вдруг подступает что-то подозрительно напоминающее слёзы. Сглатываю и то и другое, опускаюсь на колени, прижимаюсь щекой к обтянутой чёрным пергаментом руке. Когти, когда-то бывшие тёмными и блестящими, сейчас имеют нездоровый серый оттенок. До боли прикусываю губу. Не заплачу, не заплачу, не унижу её последние мгновения безобразной истерикой.

Усилием воли стараюсь удержать уши неподвижными. Нуору-тор, как ты могла…

Её голова медленно поворачивается в мою сторону, пальцы чуть вздрагивают, ласкающим движением скользят по моему лицу. Слаба, так слаба. Но глаза, встречающие мой затравленный взгляд, светятся всё той же силой, умом и бездонной синевой. Даже на пороге смерти она — Хранительница, воплощённая богиня, одушевлённая мудрость. Даже на пороге смерти она — самое потрясающее создание, с каким мне когда-либо приходилось сталкиваться.

— Тея.

Официальное обращение подразумевает, что сейчас последует приказ. На ум мгновенно приходят все маленькие несоответствия в поведении родных, все оговорки и странные взгляды, которые на меня бросали. Что-то сейчас будет?

И это что-то мне не понравится.

Склоняю уши в ритуальном знаке подчинения.

— Хранительница Эвруору-тор.

— У меня уже не хватит сил, чтобы привести в исполнение твой план, Антея.

Слегка сжимаю её ладонь. Зачем утверждать очевидное? У неё не хватит сил, чтобы просто встать, не говоря уже о полноценном танце изменения.

Смотрю в синие-синие глаза. Зрачки, тонкие вертикальные щёлки, обычные для всех эль-ин, вдруг вздрагивают, расплываются, закручиваются в спирали.

Меня оттеснили, мягко и безапелляционно отодвинули в сторону от контроля над собственным телом. Смотрю на происходящее, точно издалека, пассивная и равнодушная.

Волю выпили по капле.

Она тянет руку на себя, и я, то, что от меня осталось, послушно подаюсь вперёд, ложусь рядом. Осторожно обхватываю её крыльями, прижимаясь к хрупкому — Ауте, какому хрупкому! — телу, кладу голову ей на плечо. Тонкий запах цветов становится дурманящим, голова начинает кружиться. Провожу пальцем по тончайшему пергаменту кожи, по живому золоту волос. Это естественный запах её тела, столь же индивидуальный, как и она сама. Какие гормоны и катализаторы проникают сейчас в мой организм вместе со сложнейшими молекулами этого пьянящего запаха? Какие изменения они вызывают?

122