Танцующая с Ауте - Страница 131

131

Ага, кажется, кое-что из моих слов пробилось-таки сквозь броню стадной гордости. Хвала Ауте!

— Он, кажется, не очень комфортно себя чувствует в толпе?

О, Ощущающий Истину, как же с тобой приятно говорить!

— Метко замечено. Я бы назвала это агорафобией. Дейдрек предпочитает термин «здоровое чувство недоверия ко всякому, кого я не могу шантажировать, особенно если их много».

Вот теперь на его лице появляется этакое задумчиво-расчётливое выражение.

— Не смейте и думать об этом, вы, Макиавелли доморощенный! Дейдрек вам не по зубам! Не та весовая категория.

Медленно кивает. Нет, я его не убедила, чёртов арр всё равно поступит по-своему, но теперь он, возможно, будет более осторожен. Ладно, все мы должны пожинать плоды своих ошибок. Авось чему-нибудь научится.

Давным-давно, когда моя мать была всего лишь ребёнком, по роковой случайности получившим власть над одним из самых могущественных кланов, Дейдрек Медовый Змей попытался использовать её в одной из своих махинаций, если так можно назвать его блестящие, на грани искусства комбинации. Тогда вмешался Раниэль-Атеро и выложил весь расклад Матери клана. Не думаю, впрочем, что даже он мог предсказать её реакцию. С тех пор одна из основных целей в жизни Дейдрека — всячески избегать королевы Изменяющихся. Вряд ли бедняга переживёт ещё одну встречу с ней.

Мне, впрочем, Медовый Змей нравится, нравится его изящный, саркастический стиль. Но восхищаться я предпочитаю издали.

Среди Атакующих происходит какое-то шевеление, слышно возбуждённое потрескивание крыльев. Мой пульс вдруг подскочил, забился где-то в горле, затем ухнул вниз. Обнаруживаю, что через весь зал смотрю в светло-фиалковые глаза, теряюсь в них, тону в них.

Рука Аррека на моих плечах — единственное, что не дало мне упасть на шелковистый холод пола. Дотрагиваюсь до своей щеки в том месте, где на белеющем вдалеке лице чуть заметен тонкий шрам. Почему Зимний не залечил его? Почему он выставил это позорное свидетельство ненадёжности моего самоконтроля на всеобщее обозрение?

— Антея?

Медленно поднимаю глаза на Аррека. Только сейчас замечаю вероятностные щиты, невидимым покровом отсекающие меня от остального мира. Пытаюсь улыбнуться замёрзшими губами, внезапно понимаю, как мне холодно. Взгляд Зимнего теперь сконцентрировался на Арреке и даже сквозь щиты ощущается пронзительность его ненависти. Разговоры в Зале несколько затихли, напряжённое ожидание собравшихся висит в воздухе удушающим облаком. Похоже, мы устроили бесплатное шоу для всех присутствующих. Как вульгарно.

— Антея, что это за белое пугало?

Выпрямляюсь, встаю без его помощи. Рука тут же исчезает, но щиты всё так же окутывают меня защищающим плащом.

— Это — Зимний, Мастер Оружия и фактический глава клана Атакующих, правящий воинами от имени их Матери. И ты будешь держаться от него так далеко, как только сможешь.

В моём голосе нет ни намёка на юмор. Аррек подчинится или умрёт, и он это прекрасно понимает.

Тем не менее задаёт следующий вопрос:

— Почему?

Ответов множество, как множество значений у его вопроса, но я игнорирую их все.

— Говорят, что время года получило название от его имени, а не наоборот.

С секунду он смотрит удивлённо, затем в глазах появляется понимание. Пальцы, расслабленно сжимающие рукоять меча, соскальзывают вниз. Он не будет драться с Зимним, ни сегодня, никогда в будущем, если только сможет этого избежать.

Наверное, я даже смогу полюбить этого человека…

Вновь поворачиваюсь к лоджии Атакующих. Зимний уже не смотрит на нас, его внимание отвлечено чем-то… Кем-то. Белоснежный воин откидывает занавеску, и на террасу грациозно вступает женская фигура.

Это как удар в солнечное сплетение. Я отшатываюсь, врезаюсь в Аррека, судорожно запускаю когти в его руку.

Она кажется невысокой, хрупкой, но хрупкость эта не переходит в уязвимость. Напротив, поза, жесты, линия плеча и наклон головы полны неисчерпаемой сдерживаемой энергии. Она похожа на плотно сжатую пружину, готовую распрямиться в любое мгновение, чтобы смести всё на своём пути. Довольно коротко остриженные волосы не спускаются свободным водопадом, а взлетают вверх, подобно обжигающей ярости зажжённого факела. Неудивительно, что её прозвали Пламенеющим Крылом — свободно распущенные крылья и впрямь обрамляют фигуру язычками живого огня, насыщенными переливами всех оттенков красного, оранжевого, голубого. Чёрное, точно выточенное из оникса тело прикрыто короткой туникой, по коже вьются и переливаются маленькими язычками огненные узоры. А огромный, свидетельствующий о последней стадии беременности живот вовсе не делает её неповоротливой или неуклюжей, но добавляет ей какой-то внутренней, бессознательной грации. И ещё — от чернокожей красавицы исходит ощущение несокрушимого здоровья, и это физическое совершенство ещё более контрастирует с мукой, застывшей в глазах.

Глаза… Второй раз за считанные минуты я обнаруживаю, что смотрю в чужие глаза и не могу справиться с тем, что вижу в них. Прекрасные глаза светлого янтаря, столь же пламенные и яростные, как и всё в ней, но в глубине, под тонким наслоением гнева и угрозы, — боль. Мука, слишком хорошо мне знакомая, чтобы ошибиться.

Меня вдруг пронизывает странное чувство безвременности. Всё это уже было. Это было раньше, и я уже видела эти глаза, и ярость в них, и муку, и мёртвую — нет, убивающую! — решимость. Я уже видела это в зеркале. И сейчас я совершенно точно знала, что последует, знала, чем наполнятся эти глаза, когда непоправимое будет совершено, когда все пути назад окажутся отсечены. Это уже было. Это будет. Круг замкнулся.

131